Уроки обольщения - Страница 85

Даже в этой ситуации граф не удержался от сарказма. Но Дамиену было не до неуместной пикировки с ним, он угрюмо процедил сквозь стиснутые зубы:

— Мы оба виноваты перед ней. Но извиняться поздно.

— Господа, можете начинать дуэль! — воскликнул Торнхилл и начал отсчет: — Один…

Сделав глубокий вдох, Дамиен стал отходить.

Медленно отмерив шагами положенное расстояние, противники повернулись и, сжав рукоять пистолета, начали прицеливаться.

Барон видел, как палец Клуна давит на спусковой крючок. Но в голове его в этот миг возникло прекрасное лицо Ванессы, заклинающей его не убивать графа. И рука его непроизвольно дернулась вверх в тот момент, когда он произвел выстрел. Одновременно с этим пуля Клуна сбила его с ног, прежде чем он услышал грохот и почувствовал запах пороха. Страшная боль мешала Дамиену дышать, сознание начало меркнуть. Клун подбежал к нему и, наклонившись, спросил:

— Черт бы тебя подрал, старина, ты написал завещание? Какого дьявола ты промазал? Скажи хотя бы свое предсмертное желание!

Дамиен сглотнул подступивший к горлу комок. Он уже осуществил свое странное последнее желание — исполнил волю Ванессы и сохранил Клуну его никчемную жизнь, выстрелив в воздух. Тем самым он уберег Ванессу от новых душевных страданий и обелил себя в ее глазах, доказав, что он все же не законченный злодей, способный не только на разврат, но и на убийство человека.

— Не шевелись, Дамиен! Я должен разрезать твой камзол, чтобы лекарь смог осмотреть рану, — сказал Клун, ощупывая левое плечо барона. Дамиен поморщился от боли и застонал. Лекарь опустился рядом с ним на колени и озабоченно промолвил:

— Кажется, пуля застряла в предплечье, мне придется ее извлечь.

— Это серьезно?

— Да, ранение тяжелое, но, кажется, не смертельное.

Дамиен закрыл глаза и заскрежетал зубами от боли. Ему следовало бы поблагодарить графа за то, что тот не убил его, но делать это ему почему-то не хотелось. В глубине души он сожалел, что не умер: смерть стала бы ему достойным наказанием за все его грехи.

Он выздоравливал медленно и трудно. Лишь спустя четверо суток после ранения, в течение которых Дамиен находился в охотничьем домике своего друга Лемтона, врач разрешил ему самостоятельно ходить.

Оливия отказалась разговаривать с ним, когда он вернулся в имение, и заперлась в своей спальне, как только узнала, что смерть ему не грозит. Она была зла на него и за эту дурацкую дуэль, на которой он едва не погиб, и за изгнание Ванессы.

Не мог простить себе этого и сам барон Синклер. Вынужденный проводить большую часть времени в постели, он мог мысленно проследить весь свой долгий извилистый путь грехопадения. Муки раскаяния, которые он испытывал при этом, были намного болезненнее, чем боль в раненой руке. Дамиен не мог без внутреннего содрогания думать о том, что он едва не уничтожил женщину, в которую был влюблен, растлив ее и втянув в круг своих порочных интересов. Он даже перещеголял в этом смысле Клуна, подготовив Ванессу к занятию проституцией. В общем, открывшаяся ему наконец правда была горька и отвратительна.

Совершенные им подлые поступки были настолько омерзительны, что барон сомневался, сможет ли он когда-нибудь вспоминать о них без содрогания. Ведь даже делая Ванессе предложение стать его супругой, он не выказал ей вполне заслуженного ею уважения. Напротив, он вел себя так, будто бы делал ей огромное одолжение, и не сказал ни слова о том, как много она для него значит.

Стоило ли удивляться, что она его отвергла?

Вспомнив, с какой горечью Ванесса произнесла свой отказ и высказала сожаление, что полюбила его, Дамиен зажмурился. Яркий солнечный свет, бивший в окно, раздражал его своим назойливым напоминанием о том, что жизнь идет своим чередом. Барон не видел смысла продолжать свое существование, — настолько оно казалось ему бесцельным и постыдным.

Очевидно, склонность к разврату и греху передалась ему по наследству от родителей. А поскольку порочность у него была в крови, он даже не подвергал сомнению свое неправедное поведение и не пытался усмирить свои дикие порывы и авантюристический зуд, оставляя без внимания уколы совести и гнетущее ощущение душевной опустошенности.

Он пал так же низко, как и его развратный папаша, а потому стал отвратителен самому себе. Из этой ужасной ситуации был только один выход — собраться с остатками духа и попытаться реабилитироваться в глазах Ванессы.

Спустя еще несколько дней, когда Дамиен начал без посторонней помощи совершать прогулки по саду, к нему пожаловал с визитом лорд Клун.

— Я бы хотел еще раз принести тебе свои извинения и поблагодарить тебя за то, что ты не прервал мое существование на этом свете. С моей стороны было, разумеется, непростительно бросить тень на репутацию леди Уиндем, и я прошу принять мои сожаления в связи с этим, — промолвил он сдавленным голосом.

Дамиен натянуто улыбнулся:

— Прими же в таком случае и от меня благодарность за то, что ты не ранил меня в самое сердце.

— Я целил в плечо, смею тебя уверить, — заметил Клун.

— Что ж, на сей раз ты выказал похвальную меткость, — мрачно пошутил барон. — Ты делаешь успехи! Что же ты стоишь как столб? Присаживайся в кресло.

Клун сел, и Дамиен окинул его грустным взглядом. Они были друзьями многие годы, еще с беззаботной студенческой поры, когда вместе учились в университете. И вот теперь их дороги разошлись. Барон не испытывал сожаления в связи с отказом от своего прежнего — порочного и суетного — образа жизни, но чувствовал, что будет скучать по старому другу.