— Нечестно? — Оливия недоуменно вскинула брови.
— Да, нечестно по отношению к вашему брату! Вы, наверное, и не догадываетесь, как он убивается, укоряя себя за то, что позволил этой беде случиться.
— Но он ни в чем не виноват!
— В этом вам не удастся его убедить, — сказала Ванесса. — Пока он не перестанет считать, что не может вам помочь, он будет мучиться и страдать.
На лице Оливии отобразилось смятение.
— Я не хочу, чтобы брат страдал из-за меня, — промолвила она после непродолжительного раздумья.
— Тогда вам нужно согласиться на лечение, которое предлагает вам нанятый им врач. Даже если вы почувствуете незначительное облегчение, барон воспрянет духом, убедившись, что ваше положение не безнадежно. Да и вам процедуры наверняка пойдут на пользу! Я вижу, вы устали, вам нужно отдохнуть. Не стану вас утомлять, пойду. Если хотите, я потушу лампу.
— Нет! — воскликнула Оливия. — Пожалуйста, не надо! Мне хочется почитать сонеты.
Ванесса облегченно вздохнула: дело сдвинулось с мертвой точки. Теперь Оливии будет о чем поразмышлять, кроме своего нынешнего позорного и безрадостного положения. Потребуется приложить еще немало усилий, чтобы воодушевить ее на долгую и трудную борьбу с недугом, вселить в нее веру в свое полное выздоровление.
Спустя несколько часов в комнату, отведенную гостье, вошла служанка, посланная экономкой. С ее помощью Ванесса переоделась в голубое шелковое платье с высоким корсажем, скромное, но элегантное. Еще не свыкнувшись со своей ролью любовницы барона, она сочла, что такой наряд вполне уместен.
Спустившись в гостиную, расположенную на первом этаже, она почувствовала волнение. День угасал, и вступающая в свои права ночь напоминала ей, что приближается момент, когда ей придется выполнять свои амурные обязательства.
Дамиена она застала стоящим, словно величавая статуя, в распахнутых створчатых дверях. Одетый в строгий темно-синий сюртук, он задумчиво смотрел на вековые вязы, окрашенные закатом в багрец и пурпур, и наслаждался магическим ароматом роз. Его невозмутимое лицо свидетельствовало, что ОН далек от любовных фантазий, а горделивая осанка придавала его облику особое обаяние решительного мужчины.
Влекомая неведомой силой, Ванесса приблизилась к нему и встала с ним рядом. Почувствовав ее присутствие, барон напрягся и, обернувшись, спросил:
— Вы любите розы?
Удивленная этим вопросом, она ответила:
— Да, очень! У вас такой чудесный сад! Вы, как я слышала, немало способствовали его воскрешению.
— Это так, — кивнул Дамиен. — В юности я посвящал этим растениям все свое свободное от учебы время и оживил и парк, и розарий, запущенные моими предками. Им было недосуг заниматься кустарниками и деревьями, они полагали, что садоводство — удел простолюдинов.
Барон усмехнулся, и Ванесса, покосившись на его точеный профиль, отметила, что циничная улыбка в сочетании с белоснежным льняным галстуком придает его благородному лицу особое очарование. Сердце ее затрепетало, как случалось с ней всегда, когда она находилась рядом с Дамиеном. Но мысли барона, очевидно, были заняты в этот момент чем-то другим.
С наигранным хладнокровием он спросил:
— Ну и каково же ваше первое впечатление о моей сестре, миледи?
— Вы оказались правы, барон: Оливия близка к отчаянию. Она подавлена и встревожена как своей физической ущербностью, так и отсутствием надежды на лучшее будущее. Однако мне кажется, что для нее еще не все потеряно.
Дамиен перевел взгляд на розовые клумбы.
— Оливия любила гулять по аллее и любоваться цветами. Теперь она отказывается даже приблизиться к розарию.
— Вы принимаете ее беду слишком близко к сердцу, — заметила Ванесса. — Все не так страшно, как вам кажется.
— Лучше бы я стал калекой! — с горечью ответил барон.
Ванесса отвернулась, до глубины души потрясенная его готовностью к самопожертвованию. Ей страшно было даже представить инвалидом этого сильного и жизнелюбивого мужчину, привыкшего подчинять себе обстоятельства и изменять их по своему усмотрению.
Дамиен встряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и с любезной улыбкой произнес:
— Извините, Ванесса, я, кажется, забыл о своих обязанностях вас развлекать. Впредь обязуюсь быть радушным хозяином и не огорчать вас. Позвольте мне проводить вас в столовую.
Смущенная его взглядом, задержавшимся на вырезе ее платья, она поежилась от охватившего ее жара и, взяв Дамиена под руку, прошла с ним в малую столовую. Ее пальцы, сжимавшие гладкую ткань сюртука, слегка подрагивали, необыкновенный жар в теле не унимался. Возбуждение ее усилилось, когда она увидела, что стол из красного дерева, посередине которого стоял серебряный канделябр с зажженными свечами, сервирован только на две персоны. Она села по правую руку от барона, он занял свое место, и лакей подал им суп из черепахи с трюфелями и копченую лососину со спаржей. Эти великолепные блюда прекрасно сочетались с мадерой. Затем последовали не менее аппетитные шедевры кулинарного искусства: телячье рагу, жаркое из оленины, отварная зеленая фасоль, цветная капуста, обжаренная в сухарях, и поросенок под мятным соусом. Но Ванесса едва притронулась к этим изысканным кушаньям, внезапно лишившись аппетита.
Барон старательно изображал радушного хозяина и ублажал ее забавными рассказами о своих славных предках. Ванесса в ответ мычала нечто невразумительное и кивала, вяло ковыряясь в закуске вилкой. Когда же подали десерт — сдобные ватрушки, ананасовый крем и миндаль, обжаренный с сахаром и корицей, нервы ее натянулись до предела.